Эмблема божественного гнева — как правило, в сочетании с громом, а также символ плодородия. Молнию представляли оружием бога-громовержца, рукой или фаллосом верховного божества, ослепительным светом божественных очей (в индийской традиции молния — третий глаз Шивы). Молния одновременно олицетворяет стихию огня и воды, поскольку гроза есть дождь, сопровождаемый молнией и громом. Места, в которые ударяла молния, считались священными, а люди, пораженные молнией, — отмеченными божеством. В греческом мифе первое из двух рождений Диониса произошло благодаря (или вопреки) удару Зевсова Перуна, которым бог, сам того не желая, поразил Семелу.

У иудеев молния означает откровение Божье; ср.: «На третий день, при наступлении утра, были громы и молнии, и густое облако над горою [Синайскою], и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане. И вывел Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали у подошвы горы. Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась; и звук трубный становился сильнее и сильнее. Моисей говорил, и Бог отвечал ему голосом» (Исх 19 : 16-18). В Риме молния считалась предзнаменованием, на основании которого делалось заключение о благоприятном или неблагоприятном знамении; «добрая» молния била слева, с востока (римские прорицатели при гаданиях становились лицом на юг).

В ранней религиозной живописи молнию изображали в виде трезубца, стрелы или скипетра. В геральдике молния как эмблема практически не употреблялась до XVIII века — ее внедрению и распространению препятствовала церковь, полагавшая молнию «дьявольской искрой». С конца XVII — начала XVIII века появляются первые геральдические изображений молний — перуны, или веретенообразные пучки стрел в когтях орла. Изображения «электрического разряда», то есть зигзагообразной стреловидной линии, вошли в обиход в начале XIX столетия.

В революционной символике молния приобретает значение силы, поражающей врагов пролетариата (ср. использование образа молнии в художественных произведениях той поры — в частности, у М. Горького, В. Маяковского). В символике нацизма две молнии на эмблеме СС суть стилизованное изображение скандинавской руны, которая обозначала солнце, движение — и молнию.

См. также: ОГОНЬ.

МОН. Японский личный знак, который часто называют «японским гербом». В. В. Похлебкин писал о монах: «Они не гербы, но могут играть роль гербов. Они не эмблемы, но используют эмблематический материал. Они — выше обычных хозяйственных меток, но изображаются на доме, имуществе и даже могут удостоверять личность владельца. В то же время от гербов их резко отделяет то обстоятельство, что хотя мон и может передаваться в семье по наследству... но сами по себе, как знаки, моны не могут различаться по своему рангу».

Мон представляет собой черно-белое стилизованное изображение, заключенное в круг диаметром 4 сантиметра. Единственное исключение из черно-белого ряда — императорский мон: желтая хризантема. Как правило, в изображениях используются растительные мотивы, иногда встречаются стилизованные фигуры животных. Все фигуры располагаются симметрично, так что общая композиция мона складывается в орнамент.

Возникли моны в XII столетии как знаки родового имущества аристократии. В XIV веке право иметь моны было даровано самураям, два века спустя это право распространилось на дворян в целом, а с XVII столетия право на личный мон получили все японцы «с достатком»; XVIII в. даровал моны ремесленникам и крестьянам. После революций Мейдзи (1868 г.) каждый японец получил право завести семейный мон.

Моны не присваиваются за заслуги и не утверждаются официально. Они наследуются внутри семьи; если у японца по каким-либо причинам нет мона, никто не запретит ему создать это знак. Процесс создания знака мон замечательно описан Г. Гессе в «Игре в бисер»: «Покуда Кнехт с великим любопытством и не меньшим почтением смотрел на Старшего Брата, “тих и нем, как золотая рыбка”, тот достал из деревянного сосуда, похожего на колчан, набор палочек — высушенные стебли тысячелистника. Внимательно пересчитав их, он снова положил несколько палочек в колчан, одну отодвинул в сторону, а оставшиеся разделил на две равные части; держа половину в левой руке и доставая тонкими чувствительными пальцами правой несколько палочек из второй половины, он считал их и откладывал, покуда не осталось совсем немного палочек, которые он зажал между двумя пальцами левой руки. После этого ритуального счета, когда от половины осталось две-три палочки, он повторил ту же процедуру с другой половиной. Отсчитанные палочки он отложил, перебрал вновь обе половины, одну за другой пересчитал, снова взял оставшиеся между двух пальцев, все это проделывая с какой-то экономной, тихой быстротой, что выглядело как некая тайная, тысячу раз игранная и доведенная до виртуозности игра. Так он сыграл несколько раз, и в конце концов осталось три небольшие кучки палочек, по числу их он и определил знак, который нанес тоненькой кисточкой на листок бумаги. Затем весь сложный ритуал повторился, палочки делились на две небольшие кучки, их пересчитывали, несколько — откладывали, зажимали между пальцев, покуда в конце концов опять не остались три небольшие кучки и не был записан второй знак. В каком-то таинственном, ни разу не нарушенном ритме палочки, тихо постукивая друг о друга, передвигались, пританцовывая, меняли свои места, составляли кучки, их разделяли и вновь пересчитывали. В конце каждого тура пальцы записывали очередной знак, так что в результате положительные и отрицательные знаки стояли в шесть строчек друг над другом. После этого палочки были аккуратно собраны и вновь уложены в колчан. Сам же маг сидел на тростниковой циновке и долго молча рассматривал результат вопрошания оракула на своем листочке.

— Это знак Мон, — произнес он наконец. — Знак именуется: безумство молодости. Наверху гора, внизу вода, наверху Инь, внизу Кань. У подножия горы бьет источник, символ юности. Толкование гласит:

Безумство юности удачливо.

Не я ищу юного безумца,

Юный безумец ищет меня.

На первый вопрос оракул ответит.

Докучать расспросами — это назойливо.

Назойливому я ничего не скажу.

Настойчивость благотворна».