Сегодня, как и вчера, уровень понимания посланий, которые доходят до нас из окружающей среды, различен и зависит от рецепторных органов. Такие органы чувств, как осязание, обоняние, вкус, буквально «приклеиваются» к близко расположенному предмету; кажется, что наше познание предмета совпадает с нашим ощущением. Тем не менее зачастую трудно присвоить им точную специфику. Осязание слепо, поливалентно и малоизбирательно. Оно нередко смешивает полученную информацию, полученную от осязаемых предметов: их форму, вес, прочность, текстуру. И напротив, если мы попытаемся оценить качество вкуса, то оригинальность каждого из них настолько исключительна, настолько далека от любого сравнения, которое позволило бы нам привязать их к узнаваемым или близким к узнаванию нормам. Так что мы примирились с необходимостью грубо подразделять их на четыре группы: горькую, кислую, соленую и сладкую, к которым Китай добавил острую. Что касается запахов, мы далеки от совершенства системы обнаружения, которой снабжены наши собратья-млекопитающие; запахи субъективно распределяются нами на две элементарные группы - приятные и отвратительные. Между тем, если обратиться к способностям хотя бы собак и кошек, можно отметить, что тысячи запахов в мире для них столь же индивидуальны, как для нас -лица друзей.

Два других, более интеллектуальных чувства (слух и зрение) осведомляют нас об источнике информации, который в ряде случаев находится вне досягаемости. Аромат цветка, колокольный звон, вспышка звезды - вот примеры все более удаленного источника информации, тем более что яркость звезды в ретроспективе относится к эпохе, отделенной от нас, быть может, на тысячи световых лет. Сила зрения, несомненно, засчитает характер явления, основанного на догад ке. Но если глаз способен заметить свет свечи на расстоянии семнадцати километров, он не позволяет нам с уверенностью сказать о его природе.

В отношении слуха зона звуков, различимых ухом, ограничивается десятью или одиннадцатью октавами, и нужно быть музыкантом, чтобы воспроизвести изменение на четверть тона, что, кстати, сможет оценить только другой, в той же степени одаренный музыкант.

Субъективность наших чувств проистекает из того, что они исходят от кожного покрова и осязания, которое еще Эпикур считал чувством фундаментальным. Другие чувства отделены от многочисленных функций эмбрионального эктодерма и сохранили от своего скромного происхождения много поверхностного. Тем более что послания, полученные сенсорными клетками, должны пройти многочисленные нервные центры, мозг, гипофиз и гипоталамус, чьи роли заключаются в синтезе и рациональной интерпретации этих посланий и передаче их двигательным органам, с помощью которых, в свою очередь, совершаются добровольные или вынужденные поступки.

Уже давно Лейбниц, цитируя знаменитую схоластическую поговорку, согласно которой «нет ничего в интеллекте, что прежде не находилось в чувствах», основательно ее скорректировал, добавив «если это не сам интеллект», что поставило в первый ряд наших понятий о знаках активность нашей мысли. Плиний сказал: «Мы видим с помощью нашего ума».

Современная психология называет «проекцией» ту интерпретацию, которую наш интеллект выбирает из прочих в момент обнаружения каждого знака; без этого «выбора» он оставался бы для нас непонятным. Альберти в свое время признал наличие такого явления у артистов. Каждое новое послание перехватывается строго персональной решеткой значков-ориентиров. Впрочем, кажется, для того, чтобы признать та кую операцию, термин «сюримпрессия» (который кино сделало для нас привычным), будет, вероятно, более точным, чем «проекция». Нам легче познать возвратную природу этого палимпсеста через образы-картинки, которые он оживляет, воскрешая в нас древнее инстинктивное ощущение происходившего при каждом следующем явлении.