Греки, открывшие творчески-созидательную роль логоса, заплатили за это довольно-таки значительную цену. Они оказывались в зависимости от хорошо поставленного голоса. Конечно, не мифы и предрассудки были наиболее опасными, а внешне логичные и притязающие на предметное понимание рассуждения. Хорошо поставленная речь, прикидывающаяся рассудительным знанием, соблазняет другого и добивается от него признания. Такое мнимое знание нейтрализует возражение другого и не принимает во внимание его способность рассуждать о сути дела. Оно возможно благодаря перформативной силе логоса. Софисты готовы рассуждать обо всем и давать ответы на любые вопросы, так как уверены в своей способности оборвать любое возражение, основанное на праве предмета. Предметно-закрывающая функция такой речи выражается в том, что изрекающему неважно, о чем он говорит. Притязание на знание не подвергается проверке на прочность, так как не принимается во внимание ни возражение другого, ни разбор обстоятельств сути дела. Заботясь исключительно о превосходстве, софистический логос загораживает рассмотрение вещи и заменяет ее разбором разного рода соображений «за» или «против», т. е. остается целиком в сфере мнений. Софист сторонится диалога, его монологичная и цикличная речь нацелена исключительно на уговаривание. Такая речь стремится быть признанной сама по себе, безотносительно к истине. Предельной формой такого краснобайства показать свое искусство красноречия на любом примере. Другим примером псевдоречей являются опровержения, искусство которых отшлифовано эристикой. Здесь также опираются на власть логоса и стремятся не продвинуться по пути освоения предметов, а исключительно уничтожить противника, привести его к молчанию. Результатом является не открытие нового знания, а блокировка мышления другого.

СОКРАТОВСКИЙ ДИАЛОГ

Среди прочих качеств свободные мужчины древнегреческого полиса обучались умению держать речь. Поэтому каждый, кого спрашивал Сократ, не мог отказаться отвечать. Но нередко это приводило к пустопорожней болтовне. Постепенно Сократ отказывается от навязчивых вопросов и становится скорее не спрашивающим, а испытуемым и стремится наделе доказать свое притязание на знание. Знание состоит не просто в изрекании истины, а достигается в диалоге, предполагающем безграничную готовность к обоснованию всего сказанного. Нацеленность на предмет, учет разнообразных мнений делают диалог диалектической и одновременно научной формой речи.

Диалог меняет само понятие знания. То, что сообща обсуждается, есть не некая тайная, священная и недоступная профанам мудрость, а, наоборот, доступное и понятное для всех знание о благе, составляющее бытийный способ человеческого существования. Всякое Dasein живет на основе своего понятия arete и понимает себя исходя из его возможности. Совершенство — политическое качество гражданина полиса. Однако далеко не каждый понимает свое назначение, и далеко не всегда оно может быть описано как нормативно-обязательное знание. Чаще всего знание блага еще не ведет к конкретным добродетельным поступкам. Отсюда то, чего добивается Сократ, нельзя считать чем-то вроде общих моральных норм. Скорее его интересует вопрос о том, как они применяются тем или иным индивидом в тех или иных обстоятельствах. Каждый должен уметь дать отчет, почему он поступил так, а не иначе. Диалог является как раз наиболее оптимальной формой разговоров об этическом. Ни одно отдельное знание или умение не является благим само по себе и нуждается в оправдании. Но это не вопрос о долге или некой общей обязанности, о которой знают и которой следуют. Даже в том случае, когда не нарушают общепринятых норм, поведение может оказаться плохим, и наоборот, например, временное отступление с целью собраться с силами и победить не является трусостью. Отсюда и возникает необычный вопрос Сократа о том, что делает благим нечто считающееся arete. Однако вопрос Сократа отчасти и опасен: если понимание высшего блага сомнительно, то не следует ли принять в качестве наиболее достоверной ориентации принцип наслаждения? Благо может пониматься как моральное и как гедонистическое понятие. Но даже в случае выбора удовольствия следует спросить не только о том, для чего оно, но и о том, на что оно опирается. Сократовский диалог, с одной сто -роны, нацелен на опровержение принципа удовольствия, но, с другой стороны, не ведет к аскетизму, а, наоборот, стремится определить, в чем состоит истинное удовольствие.